Выдержки из писем великого полководца
В ноябре 1779 года Суворов пишет из Полтавы князю Г.А.Потемкину: «Светлейший Князь! Милостивый Государь! По благополучном окончании военных действий, когда все в том подвиги восприявшие наслаждаются покоем, надеялся и я вкусить от плодов оного; но среди того постигли меня столь горестные обстоятельства, коих воспоминовение желал бы я скрыть навсегда от света, если б честь и достояние звания моего не исторгали от меня поминутного их признания. Обезчестен будучи беззаконным и поносным поведением второй половины, молчание было бы знаком моего в том участия… Удостойте, Светлейший Князь, высокого внимания Вашего, будьте предстателем у Высочайшего престола к предъявлению моей невинности, в справедливое же возмездие виновнице, к освобождению меня в вечность от уз бывшего с нею союза, коего и память уже бысть во мне истреблена, не нахожу другого способа к моему успокоению…»
Разрушителем семейного счастья А.В.Суворова стал его племянник Н.С.Суворов, сын двоюродного брата. Известно, что Потемкин и императрица Екатерина II предпринимали не одну попытку помирить Суворова с женой. Увы. Для примирения супругов в Москву специально приезжает кронштадтский протоиерей отец Григорий. В конце концов 31 января по дороге в Астрахань Суворов просит архиепископа славянского Никифора «остановить временно его разводное дело», так как он должен заботиться «о благоприведении к концу спасительного покаяния и очищения обличенного страшного греха». Окончательное примирение супругов состоялось в Астрахани, куда Варвара Ивановна Суворова отправилась вместе с супругом.
С огромной любовью и нежностью Суворов относился к дочери Наташе: «Дочь моя в меня». Он называл ее «моя Суворочка». По настоянию отца с четырех лет Наташа была отдана в Воспитательное общество благородных девиц, которое окончила в 1791 году. Она была пожалована во фрейлины императрицы. В 1795 году Наташа Суворова обвенчалась с графом Николаем Зубовым, братом фаворита Екатерины II. Он умер в 1805 году, оставив Наташу с шестью детьми. Во время наполеоновского нашествия Наталья Александровна приезжала в Москву, когда в нее уже вошел неприятель. Французский патруль, узнав, что едет дочь русского генералиссимуса, пропустил ее, отдав воинские почести.
«Суворочка, душа моя, здравствуй, — писал А.В. Суворов дочери в августе 1789 года из Белграда. — У нас стрепеты поют, зайцы летят, скворцы прыгают на воздухе по возрастам: я одного поймал из гнезда, кормили из роту, а он и ушел домой. Поспели в лесу грецкие да волоцкие орехи. Пиши ко мне изредка. Хоть мне недосуг, да я буду твои письма читать. Молись Богу, чтобы мы с тобой увиделись. Я пишу к тебе орлиным пером: у меня один живет, ест из рук… Прыгаем на коньках, играем такими большими кеглями железными, насилу подымешь, да свинцовым горохом: коли в глаз попадет, так и лоб прошибет. Прислал бы к тебе полевых цветков, очень хороши, да дорогой высохнут. Прости, голубушка сестрица, Христос Спаситель с тобою. Отец твой Александр Суворов».
А вот что пишет Суворов П.А.Текели из Кинбурна 1 февраля 1788 года о сражении на лимане (вторая русско¬турецкая война): «Высокопревосходительный брат! Желаю вас потешить некоторым кратким описанием нашей здешней прошлой кинбурнской баталии. Накануне Покрова с полден неверные с их флота бомбардировали нас жесточае прежнего до темноты ночи. С рассвета на праздник, за полдни несказанно того жесточае били солдат, рвали палатки и разбивали стены и жилье. Я не отвечал ни одним выстрелом, мы были спокойны в литургии: дал я им выгружаться без малейшего препятства. (Суворов поразительно верно, как свидетельствуют историки, оценил силу возможного турецкого десанта. Он считал, что в полевом сражении десант будет легко разбит, и поэтому не мешал вылазке). Они сильно обрылись. После полден варвары сделали умовение и отправляли молитву их пред нашими очами. Часа три пополудни они шли, от замка в версте, на слабое его место от Черного моря. Очаковская хоронга и передовые под закрытым тамо берегом приступили уже шагов за 200. Тогда дан сигнал баталии! С лежащих на косу полигонов, залпом из всех пушек, пехота выступила быстро из ворот, казаки — из-за крепости. Басурман сильно поразили штыками и копьями, кололи до их ложементов. Тут они наихрабро сразились. При жестокой пальбе нам надлежало их брать один за другим и идти через рвы, валы и рогатки, чем далее, тем теснее. Неверные их с великой храбростью защищали. Отличный Орловский полк весьма оредел… Пальба с обеих сторон была смешана с холодным ружьем… Я остался в передних рядах. Лошадь моя уведена; я начал уставать; два варвара на сбойных лошадях — прямо на меня. Сколоты казаками … Мушкетер Ярославского полку Новиков возле меня теряет свою голову… Я ему вскричал; он пропорол турчина штыком, его товарища — застрелил, бросился один на тридцать человек… Я получил картечу в бок, потерял дух и был от смерти на полногтя… Бог дал мне крепость… …Больше версты побоище было тесно и длинно; мы их сперли к водам. Они, как тигры, бросались на нас и наших коней, на саблях, и многих переранили. Отчаяние их продолжалось близ часу. Уже бусурман знатная часть была в воде… Им оставалось места меньше чем полверсты. Опять они в рубку, и то было их последнее стремление. Прострелена моя рука. Я истекаю кровью. Есаул Кутейников мне перевязал рану своим галстуком с шеи; я отмыл на месте руку в Черном море… Близ полуночи я кончил истребление. Вы спросите меня, почтенный Герой, чего ради я их всех не докончил? Судите мою усталь, мои раны. Остерегался я, чтоб в обморок не впасть…
В руке рана суха; я держал узду правою рукою. Имел большой голод, как кому бывает перед смертию. Безпамятство наступило и, хотя был на ногах, оно продолжалось больше месяца: реляции не мог полной написать…»
В сентябре 1789 года Суворов отправляет дочери письмо с пометкой: «Ручей Рымник в Валахии. С поля битвы»: «Сего дня победил я Огинского (сражение при Столовичах 12 сентября) … Я и принц СаксенКобургский соединенными силами разбили и обратили в бегство большую армию неверных в количестве от 80000 до 90000 или больше. Сражение продолжалось целый день. Наш урон невелик. Турок положено на месте 5000. Мы захватили три лагеря и все их обозы. Трофеи: от 50 до 100 штандартов и знамен, 78 пушек и мортир, т.е. вся их артиллерия. Поздравляю тебя, душа моя, с этою отличною победою… Слава Богу! Я здоров, лихорадка была, да во время похода отступила». Суворов выступил в этот поход, страдая мучительной лихорадкой. Огромное нервное напряжение победило болезнь…
В 1790 году Суворов заметил в одном из писем: «Истинной славой не следует домогаться: она — следствие той жертвы, которую приносишь ради общественного блага».
В записке Суворова «Три воинские искусства» есть и такие слова: «Богатыри! Неприятель от нас дрожит. Да есть неприятель больше богадельни. Проклятая немогузнайка! намека, загадка, лживка, лукавка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, безтолковка … От немогузнайки много беды! За немогузнайку офицеру арест…». Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу! От Него победа. Чудо богатыри! Бог нами водит, Он нам генерал…»
«Жизнь, столь открытая и известная, какова моя, никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетельства истины», — писал Суворов 28 декабря 1794 года своему бывшему офицеру Е.Г.Цукало, который изъявил желание стать биографом полководца. Но чем выше восходила звезда Суворова, тем больше появлялось у него завистников и недоброхотов, пытавшихся исказить правду. Доходило до курьезов. В Германии в одной из газет было напечатано, что генерал Суворов — сын гильдесгеймского мясника. Эту публикацию Екатерина II назвала «величайшей нелепостью»: «Фамилия Суворовых давным-давно дворянская, спокон века русская и живет в России. Его отец служил при Петре I, это был человек неподкупной честности, весьма образованный… Я питала к нему огромное доверие и никогда не произносила его имя без особого уважения».
Сам же Суворов из письма в письмо не устает повторять: «Я не наемник, я русский!»
А острые слова «Пудра — не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак», ставшие чуть ли не пословицей, явились, наконец, причиной, что император Павел отозвал и отставил Суворова…
«Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека, но я заключал доброе имя мое в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию», — писал А.В.Суворов А.И.Бибикову в 1772 году. В письмах Суворова ¬ «сокровище военной и политической истории века». Так охарактеризовал их декабрист Н.М.Муравьев. Их действительно стоит прочесть.
ПОДЕЛИТЕСЬ НОВОСТЬЮ:
